Литература. 11 класс. Часть 1 - Коллектив авторов

«Трясущийся, седовласый кореец, в продавленной проволочной шляпе с первых же слов взмолился, чтобы не трогали его свинью. Левинсон, чувствуя за собой полтораста голодных ртов и жалея корейца, пытался доказать ему, что иначе поступить не может. Кореец, не понимая, продолжал умоляюще складывать руки и умолял:

– Не надо куши-куши… Не надо…

– Стреляйте, все равно, – махнул Левинсон и сморщился, словно стрелять должны были в него.

Кореец тоже сморщился и заплакал.

Вдруг он упал на колени и, ерзая в траве бородой, стал целовать Левинсону ноги, но тот даже не поднял его, – он боялся, что, сделав это, не выдержит и отменит свое приказание. Мечик видел все это, и сердце его сжималось. Он убежал за фанзу и уткнулся лицом в солому, но даже здесь стояло перед ним заплаканное старческое лицо, маленькая фигурка в белом, скорчившаяся у ног Левинсона. «Неужели без этого нельзя?» – лихорадочно думал Мечик, и перед ним длинной вереницей проплывали покорные и словно падающие лица мужиков, у которых тоже отбирали последнее. «Нет, нет, нет, это жестоко, это слишком жестоко», – снова думал он и глубже зарывался в солому.

Мечик знал, что сам никогда не поступил бы так с корейцем, но свинью он ел вместе со всеми, потому что был голоден».

Эпизод крохотный, но он дает возможность убедиться в различии мировосприятия и практической реакции на окружающее, которые так убедительно отличают этих двух героев.

Левинсон и Мечик имеют одно общее качество, о котором часто забывают читатели, размышляя об этих героях. Они оба по тем временам и обстоятельствам образованные люди. А их категорическую и, бесспорно, принципиальную разницу обозначает фраза: «Мечик знал, что сам никогда не поступил бы так с корейцем, но свинью он ел вместе со всеми…»

Сопоставляя Мечика с Морозкой, обычно видят их резкое отличие. Возникает описание двух судеб и характеров, в которых, казалось бы, нет ни одного пункта совпадения. Однако их все же объединяет и общность ситуации, и роль в раскрытии замысла автора при создании картины разгрома отряда партизан. Примитивная оценка, построенная на элементарном противопоставлении позиций «хороший – плохой», тут явно не подходит. Каждый из двух сложных характеров заслуживает самостоятельного и даже детального рассмотрения. Трудная жизнь Морозки выковала из него сурового и отважного бойца – это приводит к размышлениям о возможности каждого остаться человеком в высоком смысле слова, не взирая на обстоятельства. Относительно тепличная история жизни Мечика предлагает иное решение той же проблемы.

Но в романе изображена не сумма характеров – изображен партизанский отряд, который своими совокупными усилиями стремится к преодолению почти непосильных трудностей и даже к победе. В этом отряде есть командир, и есть рядовые бойцы, которые связаны с ним системой отношений не только человеческих, но и воинских. Поэтому стоит рассматривать Левинсона как лидера, как вожака, который находится в очень сложных и почти безвыходных обстоятельствах. Герой полностью отвечает тем требованиям, которые мы можем предъявить любому организатору: видит общую цель, умеет направить к ее решению отряд, помня о том, что бойцы должны уцелеть при решении поставленной задачи. Читателю становится ясно, что Левинсон – человек смелый, решительный, способный преодолеть свои собственные сомнения и возникшие сложности, испытывающий чувство ответственности за людей, которые ему подчинены и от него зависят.

Очень часто читатели не столько размышляют о конкретных героях романа «Разгром», сколько сопоставляют их характеры и судьбы, поскольку этому способствует драматизм ситуаций и контрастность их поведения. При этом нам очевидно, как суров автор и как честно его изображение событий Гражданской войны.

Как и на рубеже XIX–XX веков, в послереволюционные годы модернизм не только заявлял о своем месте в искусстве, но и резко противопоставлял себя реализму. В отличие от реализма его цель – не отражать действительность, но создавать новые художественные миры. Модернизм – явление неоднородное и противоречивое. Модернистская картина мира создает впечатление раздробленности, даже абсурдности всего происходящего, но в ней была сила творческого поиска. Модернист видел то, что проходило мимо взгляда реалистов. Новое творческое направление расширяло границы искусства. Десятки имен связаны с этой эпохой: Андрей Белый, Велемир Хлебников, Николай Тихонов, Эдуард Багрицкий.

В эти годы возникали новые литературные объединения. В 1927 году несколько молодых писателей создали группу под названием ОБЕРИУ (Объединение Реального Искусства). При этом нужно учесть, что слово реальное было сознательно заимствовано из словаря реалистов: обериуты считали, что только они имеют право на использование подлинной реальности в искусстве, поскольку решили разрушить старые представления о литературе. Эти поиски касались многого, включая орфографию. Д. И. Хармс, А. И. Введенский, Н. М. Олейников, Н. А. Заболоцкий в разной мере реализовали эти принципы.

Своеобразная «детскость» восприятия мира должна была показать свежесть, новизну взглядов обериутов. Стихотворения Н. А. Заболоцкого «Я не ищу гармонии в природе…», «Метаморфозы», поэма «Торжество земледелия» несут читателю свежее восприятие природы, которое вряд ли противоречит классическому взгляду. Самым ярким среди обериутов был поэт Д. И. Хармс. Его пьеса «Елизавета Вам», повесть «Старуха», «Анекдоты из жизни Пушкина» активно издавались, но в памяти читающих современников, пожалуй, более всего запечатлелись детские стихи.

Модернизм отвергал неизбежность зависимости человека от среды. Именно желание отстоять право человека быть самим собой, право на собственную индивидуальность порождает создание романа-антиутопии «Мы» Е. И. Замятина. Рассказ о том, во что может превратиться вожделенное равенство всех со всеми, угнетает и потрясает читателя.

Герой романа – несчастный Д-503, которого посетило чувство привязанности к женщине, подвергся принятой в его обществе Великой Операции и после этого равнодушно смотрит на пытки, которым подвергают его бывшую возлюбленную. Д-503 навсегда лишился эмоций. В этой антиутопии убедительно демонстрируется, что борьба против всеобщего неравенства порождает трагедию, которая неизбежна при всеобщем и обязательном равенстве.

Меняла судьбы российской литературы не только политическая борьба, но и иная философская система координат. «После произведенного Эйнштейном геометрически-философского землетрясения – окончательно погибли прежнее пространство и время», – утверждал Е. И. Замятин. Научная теория отражалась в практике писателей.

Организации писателей создавались и распадались, споры и дискуссии волновали современников, а развитие литературы шло в границах, определенных предшествующими десятилетиями: реализм и модернизм продолжали свою борьбу и свое безостановочное изменение. В то же время творчество некоторых авторов трудно было отнести к одной из группировок.

Максимилиан Александрович Волошин (1878–1932) – критик, поэт, художник. Его самобытное творчество одни относили к символизму, другие отмечали влияние французского импрессионизма. Вяч. Иванов сказал точнее всех: «Говорящий глаз».

«1900 год, стык двух столетий, был годом моего духовного рождения. Я ходил с караванами по пустыне. Здесь настигли меня Ницше и «Три разговора» Вл. Соловьева. Они дали мне возможность взглянуть на всю европейскую культуру ретроспективно», – вспоминал Волошин о своей поездке в Среднюю Азию.

Вплоть до 1916 года время поэта делилось на две части: лето он проводил в Коктебеле, большую часть зимы – в Петербурге, Москве и, более всего, в Париже. Он был своим среди людей искусства – его связывала дружба со многими писателями и художниками России и Франции. Одухотворяющую атмосферу гостеприимного дома в Коктебеле впитали многие российские поэты и писатели Серебряного века. Свои творческие позиции Волошин отразил в стихах «Сквозь сеть алмазную зазеленел восток…»:

Все видеть, все понять, все знать, все пережить,Все формы, все цвета вобрать в себя глазами,Пройти по всей земле горящими ступнями,Все воспринять и снова воплотить.

С 1916 года Волошин не покидал Россию. Нравственный масштаб личности поэта особенно отчетливо обозначился в годы разрухи и смятения. Хотя он попытался встать «над схваткой», эта позиция не означала устранения от тягот и забот: именно тогда он делал самое трудное дело – участвовал, как мог, «в борьбе с террором независимо от его окраски». Он имел мужество видеть перед собой не «красных» и «белых», а просто людей с трагическими судьбами. Так, спасенный им от смерти венгерский журналист и участник русской революции Бела Кун, став главой крымского ревкома, вычеркнул Волошина из расстрельных списков и даже предоставил ему право вычеркивать из этих списков каждого десятого человека.